Интересное название, кстати. Я-то его воспринимала в переносном смысле. А в рекламе прямым текстом написано, что посетители могут всех обитателей зоопарка трогать, и вот в этом-то всё и отличие. Животные и птицы на работе, причём нелёгкой. Представьте, сидите вы в кабинете, и вдруг входят люди, начинают вас трогать, тискать, пытаться сажать на колени, толкать, тыкать в вашу физиономию пальцем – разные, между прочим, бывают посетители. Недаром там висят таблички с суммами штрафа за вред, причинённый животному. Ну и как вы, вытерпите?
А они терпят. У ослицы с женским именем даже дружелюбный, хоть и грустный, взгляд. По человеческому мнению, это самое глупое животное – раз уж работает на хозяина до потери пульса, то разве умным его назовёшь? Так же и название самого верного своего друга люди сделали ругательством. Вот и люби таких.
Вспомнился «Четвертый позвонок» Мартти Ларни. Когда один ученый составил классификацию под названием: «Человек и ниже его стоящие животные», то его оппонент заметил: «Классификация необъективна, потому что её составлял человек».
А чего меня сюда занесло? Детская мечта: хотелось мне в детстве работать в зоопарке. Уборщицей, конечно, самооценка у меня и тогда была ниже плинтуса. Надо мной смеялись, а мне лишь бы быть с животными рядом, может, и погладить разрешат.
Бунин в романе «Жизнь Арсе́ньева» писал: «А потом, кто не ребенок?» Подтверждение рядом — солидный мужчина залезает в загон с маленькими декоративными свинками, надевает черную овчинную безрукавку, берет игрушечный кинжал и фотографируется с гордым видом. Совсем горец. А едят они там, в горах, свинину, да ещё и декоративную?
Выхожу на белый свет, иду к экзотическим птицам. Ну почему в сказке про калифа его превратили в аиста? Куда больше ему бы подошло быть в образе венценосного журавля, на голове у него не хохолок, а действительно что-то похожее на венец, подобающее правителю, хоть и в птичьем образе.
Моя несостоявшаяся коллега, уборщица в птичьем царстве, подходит протирать стекло. Один из журавлей тут же стал заинтересованно водить клювом по стеклу изнутри по направлению движения тряпки.
- Юлечка помогать решила! – воскликнула женщина.
Значит, за стеклом он и она. А его зовут просто Журка – даже как-то недостойно для такой царственной особы.
За сеткой, засунув клювы в нежно-розовое оперение, стоят фламинго. Ну что за удовольствие отдыхать на одной ноге? Но тут им в головы, видно, стукнула какая-то мысль, и красавцы высказывают всё, что думают друг о друге, очень противными голосами. А может, розовое перо улетит через сетку мне на счастье? Ага, жди. Много вас таких, фламинго голые останутся.
Иду по Ростову. Почему бы и на Буденновский не свернуть? Что-то сразу вспомнила «Школу» Гайдара: «Красные сегодня утром проходили. По всей дороге следы от подков, навоз совсем свежий...» Ну, здесь конские морды только на барельефе. А уж искать лошадиные яблоки на этой улице, где прекрасная классика соседствует с головокружительным модерном, по меньшей мере, наивно. Тут даже Эйфелеву башню можно увидеть, если пройдёшь подальше. И парк итальянской кухни. Но я патриотка – гордо отвернувшись от блюд этих макаронников, жую наш родной блин у ларька напротив.
Как быстро стемнело. Иду по Большой Садовой. На одном из зданий кариатиды в подсветке. На челе красавицы с классическими чертами лица голубоватая светящаяся повязка, складки одежд тоже светятся. Смотрю на вывеску – это Совет ветеранов. А за стеклянной дверью сидит скучный гражданин и задумчиво смотрит на экран компьютера. Хоть бы голову выше поднял, что ли…
Спускаюсь к Дону, как всегда, посмотреть светомузыкальный фонтан. Хочется запрокинуть голову к небу и крикнуть: «Господи, счастье-то какое!» Да ведь нельзя – известно, что люди подумают. Вот если матом на кого-нибудь заорать – то такого не подумают. Печально, но факт.
Иду по набережной. Встречаюсь с взглядом механического гармониста – да, он смотрит на оживлённую толпу, и, пытаясь вспомнить какую-то музыку, напряжённо чуть шевелит по кнопкам своими металлическими пальцами. Но где там – в таком шуме и гаме разве услышишь тихую мелодию, которую, наверно, только он и улавливает?
На вечернем небе уже вывесили круглую луну, сияющую, как серебряная тарелка. И протянулись на чёрной воде лунные блики, которые называют поэтические натуры из народа дорожкой к счастью. В конце её светит зелёным глазом бакен. Едет теплоход с туристами, громкой музыкой и разноцветными огнями – и прямо на эту дорожку…
- Вы в лунный столб въехали, вы его разбили! – помните, так крикнула тургеневская Ася.
Ну, сделал своё дело… Рраз… На дорожке к счастью широкий разрыв. Долго чёрная полоса пересекает серебристый путь, нет, вот опять она засыпана серебряными лунными полтинниками. Спускаюсь к воде. И эта дорожка уже у моих ног – так же серебрится и сверкает…
Всё-таки Бунин-то был прав. Кто не ребёнок? Это особенно видно около светомузыкального фонтана. Мало того, что в него забегают потанцевать парни, которых раньше называли здоровенными лбами, а теперь почему-то мальчиками. На этот раз среди лимонных струй, позируя, колышется дама с пышными формами. Наконец открывает рот и, как многие дети здесь, пытается попробовать лимонную струю, которая вдруг становится малиновой. Вкусно?
Поднимаюсь опять на Садовую. Навстречу идёт молодая пара.
- Если тебя настигнет любовь, то ты воспринимай это как удар…- слышу я размышления юного философа.
А потом вдруг с соседней улицы раздаётся рёв! Да какой! Теоретически это должна была быть какая-то песня. Вот так Швейк с вольноопределяющимся Мареком ночью в тихой тюрьме орали песню о канонире Ябурке, аж в коридоре стёкла дрожали. Этих "певцов" было трое, и их тоже, несомненно, слышали во всей округе. Не разбирала ни слов, ни мотива, не похоже было решительно ни на что. Мне наконец стало чертовски интересно: слушаю, а никак ничего не могу понять. И только когда грянул припев, я поняла!
- Ростов-город, Ростов-дон!
Долго же до меня доходило. Вот что значит не иметь музыкального слуха

